Цзюнь У с детства ненавидит грязь, но должен видеть её каждый день. Цзюнь У ненавидит слабых и безвольных людей, которые не способны самостоятельно выбраться из грязи; как свиньи они плещутся в зловонной луже, радостно визжа, заставляют Цзюнь У морщиться в дискомфорте. Он ненавидит их почти так же сильно, как несгибаемых праведников, глупо хлопающих своими наивными глазами на жестокий окружающий мир пока тот без устали хлещет их по лицу. Но если с последними довольно весело играться, то первые вызывают лишь приступы тошноты.

Вот и сейчас он лишь с безучастным видом наблюдает, как за окном один его “грязный” знакомый волочит по дороге совсем зелёного мальчишку.

Когда тот вваливается в тошнотворно прокуренный бордель, то даже не замечает сидящего в пошарпанном кресле мужчину в костюме.

— И сколько это займёт?

— Что?.. — “грязный знакомый” поначалу теряется, не сразу осознав присутствие.

Несмотря на шум от грязного сутенёра и его мальчишки, спокойный голос Цзюнь У звучит почти оглушающе. Во всяком случае, повисшую в воздухе тишину, кажется, можно проткнуть ножом, который успел выудить мужчина. Только звук металлической ложки, которой Цзюнь У помешивает приготовленный одной из любезных шлюх чай, немного разряжает обстановку.

Но стоит ему поднять свой любезный взгляд, как Гун Юй понимает: он совершил ошибку, плата за которую ему не по карману.

— Я говорю… долго расчленять собрался?

— Г-господин… — внутренности сутенёра почти ощутимо сжимаются в тугой узел от страха, так, что тот едва не забывает имя, которое к текущему моменту уже должно было сниться ему по ночам, — Ха-ха, господин Цзюнь, что же вы не сказали, что навестите нас… Я бы здесь всё помыл.

Цзюнь У в ответ лишь долгим взглядом обводит пошарпанное и вонючее помещение, в одном из углов которого под кайфом валяется пара, так и не успевшая закончить половой акт. Мужчина так и не вынул из партнёрши свой член, напрочь о нём позабыв. Цзюнь У возвращает Гун Юю мягкую улыбку.

— Брось, здесь уютная атмосфера, — принц Уюна, как прозвали Цзюнь У люди знакомые с организацией Уюн, давно известен тем, что умеет быть вежливым даже когда отрезает собеседнику язык. — Но похоже ты потерял свой телефон. Иначе как объяснить то, что ты не отвечал на звонки Ли Чжуна?

Услышав своё имя, помощник Цзюнь У лишь ненадолго отрывается от телефона, где ведёт с кем-то активную переписку, прежде чем снова в него уткнуться. По его равнодушному виду можно понять, что такие встречи, как сегодня, уже давно не вызывают в нём никаких эмоций и стали частью каждодневной рутины. Неприятной, но неотъемлемой частью работы, с которой нужно смириться.

— …Мне стоит купить тебе телефон, раз ты потерял старый?

— Н-ну что вы такое говорите, господин? Не нужно ничего покупать. Мой телефон просто был в ремонте, я его только забрал. Вот… не успел ещё с вами связаться. Каюсь, виновен.

Уголки губ Цзюнь У в ответ приподнимаются выше.

— Вот как? Рад это слышать. Я так и знал, что это единственная причина, по которой ты мог до сих пор не вернуть мне деньги, которые взял, — пусть Цзюнь У не нравилась грязь, но в такие моменты, как сейчас, он всё-таки испытывал небольшое наслаждение, наблюдая за тем, как под его рукой тонет его жертва, отчаянно хватая ртом воздух.

Гун Юя окончательно бросает в холодный пот, а его заплывшие занюханные глазки бегают по комнате, словно ища спасительный выход, но, как назло, в его дешёвом борделе закрыты даже окна.

— Вы про деньги за товар, ха-ха… Видите ли… я очень хотел вам их вернуть. Но случилась проблема… — мужчина трёт свою стремительно лысеющую голову, отчаянно придумывая план, но вместо плана ему на глаза попадается лишь тощий шестнадцатилетний мальчишка, про которого успел забыть,  шлюха, задница которой не принесла ему и юаня. Сальная рука хватает мальчишку за волосы и показательно отвешивает ему хлёсткую пощёчину, из-за чего кровь из точёного носа мальчишки начинает хлестать с новой силой.

Цзюнь У опускает подбородок на кулак, не вмешиваясь в разворачивающееся на его глазах представление.

— Эта сука… эта малолетняя неблагодарная мразь меня наебала, представляете? Я дал ему работу, средства к существованию, а он взял и укусил кормящую его руку. Гляньте… — потянув за волосы, Гун Юй заставляет мальчишку поднять окровавленное и обхарканное лицо на Цзюнь У, — Тварь до сих пор под кайфом. Нравится нюхать чужое, а? Вы думаете я просто так его здесь наказать пытался? Всё из-за этого. Из-за того, что эта шлюха тайком снюхала весь ваш порошок.

В завершение своего спектакля, Гун Юй с показательным отвращением пихает мальчишку вперёд, так, чтобы тот распластался на полу, едва не поцеловав ботинок господина У. Сидя в кресле и глядя на расположившегося у его колен грязного и вульгарно выглядящего юношу, Цзюнь У впервые по-настоящему обращает на него своё внимание. Стоит их взглядам пересечься, как в безучастной груди молодого наследника Уюн вспыхивает губительная искра интереса.

Спустя несколько долгих секунд, Цзюнь У выуживает из кармана жилетки платок и наклоняется вперёд. Длинные пальцы нежно смыкаются на подбородке юноши, а платок скользит по разбитому лицу, оттирая кровь, но оставляя разводы; чтобы привести себя в нормальный вид тому необходима вода.

— Он говорит правду? Ты действительно взял мой товар? — большой палец нежно мажет по скуле мальчишки.

Глядя на всё это со стороны Гун Юй застывает в немом шоке.

Цзюнь У выуживает из пачки одну сигарету и молча подкуривает.

Дыра, в которую пришлось спуститься, воняет слишком дешёвым табаком и похотью быстрого приготовления – с непривычки может и вырвать. Каждый работник в ней выглядит усталым и измождённым, изуродованным такой жизнью, но он – исключение; ему всего шестнадцать, а потому невзирая на дешёвое вульгарное шмотьё, покрасневшие ноздри и синяки, устало лежащие под его глазами, в нём ещё ощущается неровное течение жизни.

Цзюнь У анализирует молча, даже не сменив положение: так и наблюдает за сценой бордельной трагокомедии едва заинтересованно, подпирая подбородок кулаком. Мальчишка его удивил. Такая слабая надломленная вещь должна была рассыпаться от одного пинка его хозяина, но в его непропорционально огромных для такого маленького лица глазах не видно слёз. Наоборот, его голос звучит твёрже, усталый взгляд острее. И на его фоне жалкий недопредприниматель Гун Юй выглядит ещё ущербнее. Как он умудрился на нём не заработать? Цзюнь У цепким взглядом подмечает каждую деталь: россыпь веснушек на маленьком лице, губы бантиком, которые созданы для того, чтобы без конца обхватывать член, талия такая, словно он не ел уже года два – такой товар в этой протухшей помойной яме мог оказаться лишь по счастливой случайности. Если старый уёбок Гун Юй не сумел заработать на нём, то на чём он вообще заработает?

Конечно, Цзюнь У не ждал большой прибыли от такого места, как это. Оно выглядит и пахнет так, будто едва держится на плаву; Уюн и крышевали-то его из одного лишь уважения к былой связи Гун Юя с его дядей.

Когда мальчишка заканчивает говорить, Цзюнь У переводит взгляд на одного из своих людей, и тот выуживает из-за спины другого заранее принесённый футляр из дорогой кожи. На его крышке вырезан змей, кусающий себя за хвост – уроборос – знак Уюн, принадлежащий семье, что подомнула под свою подошву значительную часть Шанхая.

— Ты смелый, — лицо Цзюнь У нечитаемо, когда он обращается к мальчишке, невозможно понять хвалит он или порицает. В то же время Гун Юй заметно расслабляется, решив, что господин наконец принял сторону, и сторона эта – не мелкой шлюшки, которая пыталась его потопить. Холодный блеск металла в фиолетовом бархате напоминает ледяную реку, объятую песками – совсем скоро его воды унесут одну из жизней. До сих пор Гун Юй не видел, но уже был наслышан о пристрастии молодого наследника к традиционным методам наказания: медленнее, красочнее, интереснее – поговаривали, что у старика Уюна только и мог вырасти, что самый конченый садист.

Глаза Цзюнь У на короткий миг вспыхивает нежностью. В его пентхаусе для вещиц подобных этой катане оборудован целый арсенал. Её роскошная ручка искусно инкрустирована обсидианом, а потому Цзюнь У даже немного жаль пачкать её в такой зловонной дыре.

— Ты же знаешь, что наши предки отрубали руку тому, кто посмел воровать? — медленно смакуя слова, Цзюнь У оглядывал шестнадцатилетнего мальчишку. — Это делалось для того, чтобы тот потерял физическую возможность повторить свою ошибку. Они не верили в искупление. И я тоже не верю. Но из-за твоих добрых отношений с моим дядей, я не стану отрубать тебе руку.

Облегчение, появившееся было на лице Гун Юя пока Цзюнь У говорил, как ему показалось, с мальчишкой, стремительно стекло с его лица, сделав то абсолютно белым. Мужчину бросило в пот, зрачки сузились.

— Что?..  — отупело переспросил он, но довольно быстро вновь собрался, решив, что самым верным шагом будет задавить зарвавшегося мелюзгу своим возрастом и авторитетом его дяди. — Да что ты несёшь, «принц Уюна»…

От ненавистного прозвища, которое произнесли в уничижительном тоне, Цзюнь У едва заметно морщится, но следом улыбается медовой улыбкой.

— Ты что-то много на себя берёшь! Только занял кресло, а уже поднял на уши всех стариков! Ещё и принёс сюда заранее эту игрушку, даже не собирался со мной разговаривать! Забыл что ли, что я работал на твоего дядю ещё во времена, когда у него были одни автоза..?!..

Вспышка холодного света молниеносно режет по глазами присутствующих, окропив пол и стоящих поблизости тёплой багровой жидкостью, прежде чем тяжёлая голова мужчины ударяется о пол и катится в сторону. Открытые глаза и рот этой головы свидетельствуют о том, что Гун Юй толком не успел заметить свою собственную кончину. Разве не верх милосердия?

— Моего дядю едят черви. Теперь глава – я, — бесстрастно заканчивает Цзюнь У, не спеша стереть капли крови со своего лица. Это тот единственный вид грязи, которой мужчина не брезгует.

Покрытые льдом глаза мужчины как будто теплеют на несколько градусов стоит ему заметить мальчишку-шлюху, всё ещё сидящего на полу, но теперь основательно залитого чужой кровью.

— Я запачкал тебя. Так что помоешься у меня.

***

Всю обратную дорогу Цзюнь У почти ничего не говорит, устало запрокинув голову на кожаный подголовник и прикрыв глаза. Ли Чжун ничего ему не говорит, но мужчина чувствует его сконфуженный взгляд через зеркало заднего вида – подбирать дворовых зверушек обычно не в характере молодого главы. Шея с выраженным кадыком теперь выглядят как никогда беззащитными – захоти мальчишка воткнуть в него ручку – сумел бы без труда. Но Цзюнь У знает, что он будет послушно сидеть рядом. Он забрал эту вещь у прошлого хозяина, теперь она – его.

Дом встречает привычной холодной тишиной, когда Цзюнь У прощается с охранниками. Он снимает обувь и подталкивает к Ци Жуну гостевые тапки. — Можешь найти душ сам, — бросает кратко и отправляется к себе, в санузел, который примыкает к спальне. Вместе с чужой кровью по нагому телу струятся заботы прошедшего дня, и, думая о них, Цзюнь У удовлетворённо хмыкает, запрокинув голову. После сегодняшнего «старики» встревожатся ещё больше, но сообщение точно получат.

Ветер треплет мокрые чёрные волосы невидимыми пальцами, смешивает сигаретный дым с запахом шампуня; Цзюнь У курит на балконе своей спальни и думает о том, что завтра телефон Ли Чжуна будет молчаливее, чем обычно. Старшим членам организации понадобится день на то, чтобы обсудить случившееся и организовать встречу за его спиной, где кости молодого главы будут тщательно пересчитаны их напуганными языками. Самые проницательные, те, кто вовремя уловил изменения погоды в организации, первыми позвонят ему. Язык можно использовать по разному назначению – они все это знают.

Его дядя уже кормит червей – Цзюнь У не зря об этом вспомнил; некоторые представители старшего поколения предпочтут хранить свою вернуть груде беспомощных костей, чем принять изменения и войти в новую эру. Они скорее предпочтут вознести его престарелого двоюродного деда, пожелавшего подняться засчёт гибели второго сына. Цзюнь У уважает их верность и гордость, но ненавидит глупость; он как инженер, чьё сложное модернизированное с технологической точки зрения оборудование должно вот-вот выйти на рынок, однако всей конструкции мешает пара проржавевших болтов.

Молодой мужчина тушит окурок в пепельницу. Он разберётся со всем завтра. О том, что привёл в свой дом мальчика-шлюшку он вспоминает только когда спускается в холл в обёрнутом вокруг пояса полотенце и наливает себе стакан воды – грязно-кровавые следы на идеально чистом светлом мраморном полу служат немым напоминанием.

Зачем он взял его? Цзюнь У не мог этого объяснить, как не мог объяснить почему в прошлом месяце он подобрал птицу со сломанным крылом, приказав домашнему персоналу её выходить. Любопытно было – выкарабкается или нет? Цзюнь У бы предпочёл, чтобы нет. Ведь иначе его сердце перестанет сжиматься от жалости, и ему не останется ничего, кроме как снова сломать ей крыло.

Мальчишка со дна помойный дыры напомнил ему ту самую птицу.

Следы нового гостя приводят хозяина дома прямиком в одну из ванных комнат. Он прислоняется плечом к дверному косяку, наблюдая за юношей с интересом. Стоит их взглядам скреститься – тот замечает его сразу – как мальчишка раздвигает ноги в приглашающем жесте, словно играючи. Пусть Цзюнь У и достал его из помойный дыры, похоже, парень уже неплохо осведомлён о том, какими дарами наградила его природа; о том, какое действие оказывают его длинные ноги и пухлые губы на мужчин, желающих им овладеть; о том, как это можно использовать.

— Думаешь, может быть скучно в компании такого предприимчивого парнишки? — Цзюнь У подходит ближе и присаживается на бортик ванной, в которую вжался мальчишка, — Хотя, знаешь, одно не даёт мне покоя. Ты очень красивый. Как же старик Гун Юй не смог на тебе заработать? Ты не хотел?

Цзюнь У совсем не чурается прикосновений, словно перед ним не незнакомый малец, чьего имени он даже не запомнил, словно у того вовсе нет никакого личного пространства. Пальцы молодого мужчины опускаются на веснушчатое лицо, указательный палец оглаживает тонкую бровь и ресницы, а мягкая подушечка большого обводит порозовевшую скулу, неизбежно опускаясь к чужому рту; сначала У просто гладит влажные розовые губы, но уже скоро с интересом надавливает, проникая в мягкое жаркое нутро. Играть с его горячим языком оказывается по вкусу молодому господину Уюн. Абсолютно чёрные беспросветные глаза Цзюнь У загораются любопытством.

Он наклоняется ближе опершись ладонью о бортик рядом с головой мальчишки. Свободная левая рука опускается в воду, без труда на ощупь находя нежное, гладко выбритое место, которым тот зарабатывал себе на жизнь.

— Так, значит, ты хочешь раздвинуть передо мной ноги? — пальцы Цзюнь У очерчивают дырку мальчишки, но не заходят дальше, — Не боишься, что сделаю больно?

Спрашивает, и в его обычно равнодушных тёмных глазах сейчас читается неподдельный интерес. На самом деле, как и та несчастная птица, этот юноша перешёл в собственность Цзюнь У ещё в тот момент, когда он коснулся его взглядом. Ни для того ни для другого с самого начала это не предвещало ничего хорошего.

Мало что в этом прогнившем мире вызывает в груди Цзюнь У волнительный трепет. Мало что заставляет его потеплеть. Но есть одна вещь, которая неизменно всегда приводит его в возбуждение – Цзюнь У любит контроль. Ему кажется, что он с детского возраста видит людей насквозь, словно рентген-аппарат видит каждый недоступный глазу орган, каждый спрятанный в нём изъян. Мальчишка с детства считывал настроение в любой комнате, в которой оказывался, переводил невербальные сигналы в чужие мотивы. За это ощущение незримой власти стоит поблагодарить уважаемого отца. Его легко уважать, когда он покоится в сырой земле.

Цзюнь У почти так же быстро видит слабость. И когда он смотрит на своего маленького гостя, на его несовершеннолетнее лицо, раздражённые ноздри, синяки на его бледном теле, красивые покрасневшие глаза – ему кажется, что мальчишка хрустнет и сломается, стоит только посильнее сжать кулак. И всё же он продолжает насаживаться на его пальцы, терпя видимый дискомфорт – его хорошенькое личико себя выдаёт.

Цзюнь У не реагирует на амбициозного подростка, как того бы ему хотелось. Да, он возбуждается, как и любой здоровый мужчина, когда красивый гибкий юноша с такой прытью добивается его члена – под полотенцем ожидаемо твердеет, – но вот его лицо остаётся таким же нечитаемым.

Он ждёт пока мальчишка поймает его взгляд и осознает это так же отчётливо. Пальцы выскальзывают из узкой дырочки, перемещаясь на острое колено. Цзюнь У отстраняется.

— Тебе некуда пойти? — констатирует факт, к которому пришёл, ещё в тот момент, когда тот заговорил про его дом. Стоило догадаться ещё раньше – разве кто-то станет по своей воле жить в той вонючей дыре, в которой кто-то ещё умудрялся кончать время от времени? Голос мужчины в просторной ванной звучит лениво и мягко, во взгляде нет снисходительности, только всё то же неподдельное любопытство. Именно оно заставляет его потянуться за душевой лейкой, весь вид мужчины говорит сам за себя – он хочет помыть своего гостя.

— Ты хочешь отблагодарить меня сексом? Или купить себе возможность остаться здесь?.. Вода не горячая? — Цзюнь У говорит без снисходительности или напряжения, одной рукой держа лейку над головой, а пальцами второй руки перебирая его волосы. Подобную нежность от этих рук видели лишь когда они ухаживали за обездоленными и покалеченными зверушками, пока те не поправлялись.

— Только я не помню, чтобы называл твою задницу в качестве платы за аренду.

В голос капает недовольство. Будто это не он минутами ранее бесстыдно изучал своими пальцами промежность юноши. Сейчас эти пальцы почти с отеческой заботой массируют чужую голову, втирая в неё шампунь и удобные ему мысли. Без отпечатка похоти они оглаживают чужое распаренное тело натуральной морской губкой. Будь мальчишка чуть опытнее или лучше знаком с человеком, проявляющим о нём заботу, он бы сразу разглядел мужчину изучающего свои новые владения. Он не желает ими пользоваться… пока что, пока их ему не подарили по своей воле, а не из чувства необходимости. Такого, как этот юноша, Цзюнь У хотел получить именно так. Он хочет стать его кумиром, единственным, кому тот сможет доверять. И в этом стремлении есть что-то гораздо более извращённое и болезненное, чем его грубый, садистический секс с прежними игрушками. Цзюнь У чувствовал, что эта игрушка уже перестала быть достаточно чувствительной к физической боли. Ему такое неинтересно.

— Тебе необязательно трахаться со мной, чтобы остаться здесь. Я не против.

Остатки пены стекают с угловатых плеч.

— Да и что вообще мне сможет предложить малолетка?

Не то чтобы Цзюнь У не пробовал малолеток раньше. Они не входили в зону его интересов, но отторжения не вызывали – ровно и бесцветно, как и всё остальное. Однако ему не нужно было, чтобы мальчик-шлюха знал о нём такие подробности. В игре, которую он затеял на ходу, это не предусматривалось. Пусть лучше этот уязвимый зверёк почувствует себя в безопасности в самом центре его логова.

Уже на выходе из ванной Цзюнь У бросает через плечо.

— Можешь выбрать любую комнату в доме.