на город опускались сумерки. было где-то в районе девяти, когда компания из ярика, дёмы, насика, пены и его телки появилась на заброшенной стройке. сюда никто не совался, поэтому это было идеальное место.
пройдя вдоль стены, окна в который были выбиты уже много лет, они нашли вход и друг за другом зашли внутрь. ярик был первым. в нос ему сразу же ударил запах затхлости и мочи, но он, не поморщившись, а только раздув ноздри, решительно потопал дальше, в то время как настя совсем по-девчоночьи зажала нос рукавом, брезгливо выдав:
- фу, ну и вонь!
- рот закрыла.
ярика уже напрягало, что пена таскает ее за собой круглые сутки, но пока ему не представилось возможности прямо сказать ему об этом. проходя дальше и глубже, толоконников быстро пересек одно помещение и оказался во втором, потолок которого подпирали четыре столба. змейкой обогнув один, второй, третий, ярик подошел к четвертому и остановился. насик и пена рассредоточились по пространству, но встали аккурат по бокам от толоконникова. дёма и настя потерялись где-то сзади.
- че за пиздец?
гадко смеясь, спросил насик, переглянувшись с пеной. тот заржал тоже.
- ты че, обоссался?
ярик обратился к хилому пацану своего же возраста, пиная того по ногам и кивая головой, указывая на его мокрые джинсы. пацан сидел на грязном полу со связанными за спиной руками, во рту у него была тряпка, заменяющая кляп. он замычал и заерзал на своем месте, размазывая жопой жижу, в которой сидел.
- уебище.
- полное.
- пойду тоже поссу.
андрюха и тоха не переставали ржать, а настя оповестив всех о своей малой нужде, гордо удалилась, утащив с собой бутылку пива, которую все это время держала в руке. дёма стоял у стены и ничего не говорил.
- скажешь мне че-то новенькое? или будем продолжать в молчанку играть?
ярика злил этот обсосок, задолжавший ему в районе двадцатки. толоконников вообще отличался завидным терпением, но это чмо смогло его вывести, поэтому пришлось идти на крайние меры.
пацан снова замычал, закивал головой, и тогда ярый вытащил тряпку из его рта, бросая  рядом, и давая тому возможность высказаться. перепуганный до усрачки пацан, путаясь в словах, с ходу начал загонять про своего брата, которому нужно позвонить и тот, вроде как, должен был все порешать.
- вот так бы сразу.
ярик одобрительно покачал головой и кивнул андрюхе, чтобы сделал все, что требуется, ведь именно у него весь день был телефон этого мудака. насик не растерялся, вынул из кармана трубу, заснял пацана на видео и отправил указанному родственнику в телегу, с просьбой привезти двадцатку и обменять ее на незадачливого братишку, угодившего в переплет.
- пишет, что подтянется часа через полтора.
- подождем.
ярому не хотелось держать пацана здесь всю ночь, это бы уже смахивало на натуральное похищение, а он всего-то хотел его припугнуть.
в это же время вернулась и настя.
- ну, хватит. может быть, он хочет пить? у тебя сердца нет? он тут с утра сидит.
промурлыкала она, подходя ближе ко всем. в руке у нее все еще было то самое пиво.
- спроси сама.
- ты хочешь? да?
пацан закивал, и тогда девчонка поднесла горлышко бутылки в его рту. он сделал один глоток, затем второй, и только потом все понял...
- бля!
выплюнув девчачье ссанье, он истошно заорал, а ярик и остальные дружно заржали. это было реально смешно. они продолжали ржать, пока девка, веселясь, лила пиво из бутылки прямо на голову их общего пленника. может не такая она была и дура, эта настя.
не смеялся только дёма. он вообще был мало разговорчив за все то время, что они там провели, и даже когда все кончилось, и они загрузились в тачку отца пены, он продолжал молчать и тупить.

Все началось на пашиной кухне с обычной шалости. Ярому едва исполнилось шестнадцать, на дворе стояла зима. Середина января, как раз четырнадцатое число — Старый Новый год, праздник как никак. Отмечали по-простому, почти по-семейному: Ярик с Сёмой играли в нардишки, Паша крутился у плиты, а под ногами — черный одноглазый кот. За стенкой гудела музыка и новости по телеку, различались голоса торчков. Небольшую кухоньку быстро заполнил запах йода, а потом понесло и смородиной, будто куст ее рядом расцвел. Ярику фартило, и он между делом возьми да спроси у Паши, как это делать. Ну, варить. Паша был накуренный, а потому и добрый, и он возьми да скажи. Даже байку завернул про эфедрин, который в две тыщи тринадцатом запретили в Рашке, поэтому пришлось дрочиться и искать альтернативу. Ржали дружно, Паша умел рассказывать такие истории, а потом сменили тему, и все забылось, и Ярик не вспоминал об этом почти два года, пока амбиции не проснулись, а внутренний голос не крикнул: а какого, собственно, хуя? Все компоненты, названные Пашей когда-то, Ярый вспомнил и записал в заметках на телефоне, при помощи анонимайзера помониторил Интернет, сложил дважды два, подрядил под это дело местного задрота и ботана Мишу Ревякина, вдохновил Паршина. А когда тот спросил:
— А как же Паша?
Ярый решительно ему ответил:
— Нахуй Пашу.

На пятый этаж Ярик поднимался неспеша, попутно чекая сообщения в телеге, вайбере и вотсапе. Без десяти двенадцать ночи он всем вдруг срочно понадобился, но в приоритете была, конечно, Алина, отправляющая ему фото себя в школьной форме и с бантами на голове. Та готовилась к двадцать пятому числу — их последнему школьному дню. В таком виде она была пиздата, и Ярик бы много отдал, чтобы на последнем звонке, через два дня зажать ее такую в каком-нибудь укромном углу, запустить ладонь под короткую юбочку формы, помять задницу, а потом погладить промежность. Это была приятная фантазия, Алина прислала лукавый эмодзи-смайл в ответ, одобряя эту затею, и Ярик так и дошел до пятого с довольной блаженной лыбой. Топчась перед дверью, он не спешил стучать, а пожелал Алине спокойной ночи, дождался пока та выйдет из приложения, односложно ответил еще на пару сообщений и только тогда дал о себе знать, три раза бахнув по пашиной двери кулаком.

— Ты че, один? — Спросил Ярый вместо приветствия, здороваясь с Пашей за руку, переступая порог и сразу подмечая необыкновенную для его логова тишину. Сколько он себя помнил, тут всегда кто-то терся, а теперь — пусто. Разве такое бывает? Оказывается, что бывает, но это Ярика совершенно не настораживает. — Мамке похуй. — Толоконников равнодушно отвечает на вопрос и пожимает плечами, ему не привыкать. Марина Ивановна себе на уме, и сейчас ее занимают дела поважнее. — Ей же рожать скоро, там не до меня.

В дверях, кроме Паши, встречает и кот. Подходит как к своему, трется о ногу сначала головой, потом телом и, напоследок, хвостом. Ярик усмехается, наклоняется к одноглазому и берет на руки, тот сегодня дается на удивление очень легко.
— Чем ты его, блять, накачал? — Шутит Ярый и идет на кухню следом за Пашей, держа кота на груди и поглаживая по голове. Кот отвечает взаимностью. На гадюшник вокруг Ярик уже не обращает никакого внимания, за столько-то времени — третий год идет, как он тут. Садится на стул, опуская кота на колени и по старой привычке начиная тереть ему здоровый глаз и пустую глазницу большими пальцами, очищая от скопившейся в уголках грязи, заглядывает в уши, попутно сует руку в карман куртки и вываливает на кухонный стол (в начале года он здесь все-таки появился) перетянутую резинкой котлету. В ней полтос с гаком, из-за своего небольшого винтоварного предприятия на старой даче покойной бабки Ярик перестал стараться, отбрехиваясь экзаменами.
— Прости, Паш, в школе конец года, особо не до работы, — он решил, что схавается и в этот раз, и спокойно вернулся к коту, наглаживая того до теплого такого урчания, а потом переворачивая на спину и накрывая татуированной правой ладонью мягкое пузо.
— У тебя че кого, как здоровье, как новости? — Ярик спросил без задней мысли, ведя себя как обычно: расслабленно, спокойно и совершенно никуда не торопясь, подозревая, что Паша опять втянет его в разговоры, которые затянутся на час или два. Придется вызывать такси.

В последний месяц случилось много дерьма, но из-за чего именно все началось, какое событие стало точкой отсчета, сказать было трудно — столько всего произошло. Возможно, Ярик с Дёмой слишком сильно доверились Мишке Ревякину, которого Ярый напряг помочь им с варкой: тот не пытался кинуть их через хуй, — ему было не за чем, но он очень невовремя открыл свой рот, и Ярик до сих пор помнил, как обрушивал на пацана удар за ударом, крепко сжимая пальцами железную трубу, пока руки тупо не онемели от усталости. А потом была Стрелка и Дёма со своей истерикой, из-за которой попортились отношения с Пеной и Настей, Насик выбрал сторону Тохи, и Ярый остался один на один со своей агонией от предательства всех сразу. Только Алина осталась рядом, но ее было мало, и Ярика понесло...

К тому моменту, когда Паша развернулся и начал шарить в верхнем ящике тумбы, сердце Ярика бешено застучало, а руки предательски вспотели и затрястись. Интуиция подсказала, что именно Винт может там искать, но Ярый ничего не предпринял, оставаясь сидеть на месте, пригвожденный к стулу своими опасениями. Он не был готов к такому откровенному разговору, он шел сюда всего лишь отдать проценты и поздороваться, и никак не подозревал, что уже может больше из этой квартиры никогда и не выйти. От одной такой мысли Ярику вдруг стало очень страшно. Он сглотнул, не зная, как вести себя дальше. Все слова вмиг исчезли, просто вылетели из головы. Тело похолодело, и в горле встал неприятный комок. Чутье его не подвело, Паша достал из ящика пистолет.

Ярик уставился на пушку, пытаясь уложить в голове, что все это происходит наяву, а не во сне, сейчас, здесь, с ним. Ситуация перестала напоминать веселое романтическое приключение в криминальный мир. Совсем не этого Ярик хотел, начав играть в малолетнего барыгу, не на это он рассчитывал, и если честно, ни о каких последствиях он никогда даже и не думал, все делалось по инерции, само собой, а он лишь плыл по течению все время, но ровно до этого момента.
— П-паш, — позвал Ярый, выпрямляя спину, напрягаясь и следя за чужой рукой. Хуже всего было знание того, что Паша действительно может выстрелить, а куда — это была ебаная лотерея: в грудь, в плечо, в ногу, руку...или сразу в голову. Сжав зубы, Ярик сглотнул ком в горле и снова открыл рот, чтобы сказать хоть что-нибудь. Слова не шли. Он запутался и совсем не знал, нужно ли ему оправдываться или продолжать гнуть свое, или вообще стоит во всем признаться. Возможно тогда Винт его простит, возможно тогда отпустит и они забудут обо всем. Он был даже готов выйти из игры, плевать.
Подумав, Ярик выбрал второй вариант.
— Давай обсудим...положи ствол, — попросив, Ярый осторожно поднял правую руку в попытке отгородиться, защититься, успокоить Винта, чьи действия начали пугать до усрачки, и вздрогнул, когда Паша вдруг ни с того ни с сего дернул рукой.
Ярый не был готов ко всему этому, к такому вряд ли вообще можно было подготовиться.

Когда дуло пистолета нацелилось прямо на него и намеки Паши стали совсем непрозрачными, Ярика вдруг прорвало. Он отчаянно хотел спастись и также отчаянно не хотел признаваться в том, что наделал. У него была всего одна попытка попробовать отвести явные подозрения, и он схватился за нее, как утопающий за единственную соломинку, которая может помочь ему выкарабкаться и выжить.
— Кто и что тебе сказал про меня? Почему ты, блять, веришь кому угодно, кроме меня?...Я тебя хоть раз подвел за все то время? Паш, хоть раз?! — Из-за нервов, из-за страха за свою жизнь Ярик сорвался на крик, и сам почти поверил в то, что его репутация перед Пашей кристально чиста, и сыграл как на сцене, как в последний, сука, раз, с надрывом, слезам, с дрожащим голосом и дрожью во всем теле. — Положи, сука, ствол, это нихуя не смешно! Ты, блять, меня пугаешь!...Слышишь?

Ледяная вода обжигает ладони, но Ярик этого не чувствует. Он умывается один раз, второй, третий, четвертый, но лучше ему не становится. Руки предательски трясутся, лицо по-прежнему горит, а внутри клокочет такая сильная тревога, что вот-вот стошнит. Сколько он проводит в ванной, Ярик точно не знает, но когда во входную стучат, он отвлекается на этот звук и смотрит, как в квартиру один за другим входят пятеро, как Паша здоровается со всеми, гостеприимно указывая рукой, чтобы не задерживались на пороге. Ярик хочет быть незаметным в этот момент, но ванная в пашиной квартире очень маленькая и дверь в нее открыта нараспашку — спрятаться тут некуда. Единственный выход — это переступить порог и выйти в коридор, и Ярик его несмело переступает, встречаясь взглядом с одним из пришедших. Тот кивает на него, мол «че это», а Ярый опускает глаза, успев разглядеть кривой уродливый бледный шрам от пореза на шее и выцветающий синий партак поверх него.

Паша называет его своим ребенком и подзывает к себе. Ярик бездумно подходит к нему. Ноги у него ватные, еле слушаются. В глаза он не смотрит, не говорит ни слова и даже не смеется над удачной пашиной шуткой, над которой гогочут все, а только натягивает рукава толстовки на ладони, изображая хоть какую-то деятельность, и бросает быстрый взгляд на дверь. Интересно, у него есть хотя бы малюсенький шанс уйти? Но такого шанса нет. Пашина ладонь ложится на плечо тяжелым грузом прежде, чем мысль о побеге успевает сформироваться окончательно, и направляет в сторону комнаты, где самими гостями уже накрыта поляна. Там самое дешевое пиво, копеечная водка, такой же коньяк. Возможно, кто-то принес гашик, а возможно Паша угостит их своим винтом.

Бутылка с темной Охотой возникает перед ним неожиданно, и Ярику больше ничего не остается как принять ее. Стекло теплое, а значит и пиво тоже, и его совсем не хочется пить таким. Тот, кто передал ему бутылку, спрашивает его имя и улыбается вроде бы добро, но в то же время и нет. Ярый мешкает, будто забыл, как его зовут, смотрит на Пашу, ища поддержки, и, не получая ее, переводит взгляд обратно на этого длинного и плечистого, который с улыбкой.
— Ярик, — отвечает совсем негромко. Длинный усмехается и отходит, и они с Пашей снова остаются на одном квадратном метре одни.

— Паш, — умоляюще просит Ярик и еле-еле не добавляет «пожалуйста». Ему не хочется здесь быть, ему хочется уйти, ему нужно уйти, но вместо разрешения и согласия это пашино «останешься» припечатывает к месту, одним ударом перерубая всякую надежду на спасение.

Следующие полтора часа ничего не происходит. Ярик сидит молча вместе со всеми, но никто его не замечает. Ожидание его гнетет и очень пугает. Его бутылка с пивом уже давно опустела, и ему пришлось поставить ее на пол, когда держать рука просто уже затекла. Он слушает разговоры, но не слышит их, смотрит, как кто-то выходит из комнаты, потом через время заходит обратно, но ничего не видит, не различает лиц. Ему очень жаль себя, от беспомощности хочется плакать, и только глаза подергиваются мутной пеленой, как ощутимый толчок плечом в плечо приводит его в чувства.

Ярик совсем не хочет поворачиваться и не хочет смотреть, а поэтому сначала скашивает взгляд, и уже потом боязливо смотрит. Это снова тот здоровый, кивает и улыбается пьяно-пьяно. От теплого пива его развезло, а вот у Ярика от страха ни в одном глазу.
— Пойди водки из морозилки принеси, — просит он, и Ярый торопливо поднимается с места и идет на кухню, хватаясь за этот шанс, как за брошенный спасателями круг.
Выйдя в коридор, он быстро смотрит, что никого нет, и дрожащей рукой вытаскивает из кармана толстовки телефон. Чуть ли его не роняя, ищет номер Миши, пальцы совсем не слушаются. Он уже и забыл, на какой ноте они расстались, забыл про пощечины, забыл про плевок прямо в лицо, это все вдруг перестало быть важным. В открывшемся окне пустое поле для набора сообщения, но в голове пусто. Ярик не знает, как начать, и пишет первое, что только приходит в голову — капсом: «ПОМОГИ», сворачивает за угол, на кухню, и упирается взглядом в того с татуировкой на шее и скрипучим голосом, и его сердце сразу падает вниз.

Отправить сообщение он не успевает.

— Кому пишем? — Спрашивает татуированный и быстро тушит сигарету в пепельнице в форме черепа, которую держит в руке.
— Никому, — пугается Ярик, и не глядя нажимает на единственную кнопку на своем айфоне, уставившись, как в замедленной съемке, на то, как этот Сиплый резко подходит к нему, пересекая кухню буквально в три шага, вырывает телефон и хватает его самого, затаскивая внутрь. Не имея возможности добраться до выхода, Ярик еле удерживается на ногах.
— Пусть здесь полежит, а мы пока с тобой развлечемся, — Сиплый кладет телефон на разделочный стол и скалится во всю пасть, показывая желтые полусгнившие кривые зубы. Ярик впадает в полный ступор.

Дальше все происходит слишком быстро. Шокированный, он не успевает среагировать, и, схваченный за волосы, оказывается на полу, на коленях.
— В рот берешь?
Ярик, плотно сжимая губы, мотает головой. Нет.
— Щас возьмешь, — кивает Сиплый и резко дергает за волосы так, что яриково лицо оказывается почти прижато к его паху. Рука с уродливой татуировкой в виде чьей-то головы тянет штаны вниз, и в нос бьет отвратительный запах немытого человеческого тела, пота и мочи. Все тело Ярика тут же сводит сильный рвотный спазм, и он непроизвольно размыкает губы, думая, что сейчас сблюет, но вместо рваты его рот заполняет чужой полутвердый член. На вкус он такой же мерзкий, как и на запах. Ярик жмурится, мычит, хрипит, царапается, пытается отвернуться, вырваться, но мужик держит за волосы крепко и толкает член глубже, пока тот не упирается в самое горло. Еще одного рефлекса Ярик просто не выдерживает, пытаясь сомкнуть зубы, и сначала из его рта исчезает немытый хер, а после фонтаном вырывается поток кислой рвоты. В ней еще непереваренные с ужина овощи, выпитое час назад пиво и желчь.

Зайдясь в приступе сильного кашля и вывозившись в луже собственной блевотины, Ярик пытается отползти в сторону, сделать хоть что-нибудь, но снова оказывается пойманным. Первый удар выбивает из него весь дух, что перед глазами на несколько секунд все темнеет, а второй — зубы. Сплюнув кровь и оставшиеся во рту осколки, он ощупывает кончиком языка верхний ряд целиком: справа не хватает половины клыка, а тот, что сразу за ним, отсутствует полностью, на его месте теперь пустая рваная лунка. Рот очень быстро заполняется кровью снова. Ярик, тяжело дыша и воя от боли, сплевывает, утираясь рукавом.

Его слух улавливает поток бесконечных ругательств, шарканье нескольких пар ног и разговор. Они решают что-то очень быстро, а потом руки хватают его, поднимая с пола и нагибая над столом. Край больно врезается в живот, Ярик дергается, барахтается, изо всех сил стараясь отбрыкнуться, но его удерживают, фиксируют, а потом рывком сдергивают штаны. Хер входит насухую, и от боли и унижения из глаз Ярика брызжут слезы. Сделать он ничего не может, только кричать, но очень быстро его лишают и этой возможности, затыкая рот сначала ладонью, а потом и полотенцем.

Кажется, несколько раз он даже звал Пашу, потому что тот был единственным, кого он хотя бы знал...но никто к нему не пришел.

Ярик не знает, как долго это длится, и ему кажется, что почти бесконечно. Когда один насильник сменяется другим, он отчаянно начинает сопротивляться заново, но надолго его не хватает, силы быстро уходят, и остается только выть в грязную кухонную тряпку, пока его наконец не оставляют в покое и не отпускают, позволяя самому сползти на пол, дожидаться следующих желающих.

мусарня это праздник

— фамилия, имя, отчество? — сухо спросил мусор, заполняя протокол обычной шариковой ручкой.
— толоконников ярослав александрович.
— дата рождения и сколько полных лет?
— двадцать второе декабря девяносто девятого, восемнадцать мне.
— в каком классе учишься?
— в одиннадцатом.
— где таблетки взял?
— нашел тут, в толчке, они не мои.
— а чьи?
— не ебу, просто нашел и все.
— да что вы с ним разговариваете? — вмешалась анна евгеньевна, их завуч, на редкость душная тетка. — не его это, ага! да распространяет он! точно распространяет. знаете, какие слухи по школе ходят?
— так про вас тоже ходят, анна евгеньевна, — спокойно ответил ярик, взглянув тетке прямо в выпученные глаза, — говорят, что вас физрук ебет, так что же, мы теперь всем слухам верить будем?
та вернула взгляд, — он бы злым, — поджала и без того тонкие накрашенные губы, развернулась на своих каблуках и отошла от них, цокая по бетонному полу. курица, блять.

все пошло по пизде, когда к толчку через оговоренное время подтянулся валька репей с корешами, и понеслась. драка завязалась в коридоре, и пока остальные месились как оголтелые, а девки подняли визг, ярик и дёма по-быстрому делили ешки между собой, чтоб по-честному. перед этим ярый успел сунуть одну в рот, положил прямо на язык, но не проглотил — ума хватило. а когда кто-то крикнул, что их спалили, то выплянул таблетку прямо в ближайший толкан, начав высыпать туда и остальные каждого зип лока и смывая. все вышло по-дебильному и совсем по-дилетантски. скинуть все они с паршиным не успели, и самый пиздец пришел тогда, когда к ним ворвался инспектор гаджет, выхватил пушку и велел оставаться на своих местах. ебаный стыд, так галимо ярик себя еще никогда не чувствовал, это же надо было так спалиться, да не где-нибудь, а в собственной школе. благо он был уже наученный, перед его мордой уже махали стволом, и это его не испугало, главным было суметь вывезти ту кутерьму, которая началась с приездом следственной группы. мусора вели себя на похуй, ярый, поглядев на них, занял такую же позицию и лепил, что он не при делах и его хата с краю. и согласие проехать в отделение и дать показания снова, подтвердить или опровергнуть свои слова уже там, дал сразу, чтобы не вызывать подозрений, но внутренний мандраж все равно у него был, потому что если заставят ссать в стакан, то обязательно найдут тетрагидроканнабиноловую кислоту номер девять, и это уже не понравится никому.

в то время как михана, серого, репея и его кентов повезли в бобике, ярый и дёма ехали в комфорте с михаилом александровичем балуевым, который назвал им свое звание, но его ярик, конечно же, не запомнил. ехали не долго, но даже за это короткое время мент пытался втянуть их в разговор, на что ярик равнодушно ответил:
— на дорогу смотрите, дядь, не отвлекайтесь, — праздно общаться без протокола не было никакого желания. у мусора оно верно пропало тоже, потому что варежку он прикрыл и не разевал ее до самого отделения, где их вместе с паршиным вместо теплого кабинета определили в обезьянник к местным завсегдатаям: наголо бритому мужику приблатненного вида, сидящему в самом углу тощему еле живому задохлику и двум бомжам, от которых пасло говнищем так скверно, что ярик не смог этого стерпеть, и чтобы не блевануть, зажал рот и нос рукавом толстовки. сесть в тесном пространстве было уже физически некуда, если только на корты, но ярик и дёма не сговариваясь остались стоять на том же месте, куда встали только что зайдя.

за свою короткую жизнь, ярый успел кое-что повидать, и один притон у паши чего стоит, но такое место он видел впервые. темное помещение еле-еле дотягивало до размеров два на два. здесь было мерзко, было душно и нечем дышать стало очень быстро. ярик попробовал принюхаться, убрав руку от лица, но не смог, чудом подавив рвотный рефлекс.
— че встали, соски? садитесь, — бритый первым подал голос, принимая их с дёмой за баб или это просто была его манера общения, хуй проссы.
— не, спасибо, нормально, — максимально вежливо отреагировал ярик, не рискуя предъявить за «сосок» и вообще, — мы постоим.
— нежные какие, — фыркнул мужик, замолчав. но молчал он недолго, обратившись уже конкретно к дёме, — а может все-таки присядешь? — спросил и погладил себя по колену, будто приглашая. ярик округлил глаза и конкретно зассав, развернулся к решетке за своей спиной, громко крикнув, привлекая к себе внимание дежурных:
— а можно домой позвонить?
— нельзя, — ответил бритый и заржал, и где-то только через секунд десять или пятнадцать к железной двери подошел кто-то из мусоров, открывая ее.
— кто из вас паршин? пошли со мной.

ты даешь нет ты берешь

когда ярик вывалился с закончившейся вечеринки, на улице было уже светло. прохладный воздух пах по-весеннему сладко, пели птицы. витек и саня еще остались внутри, чтобы собрать свои диджейские примочки и все убрать. потусили они жестко, ярика до сих пор крыло, хотя он снюхал две дороги еще в десять вечера, потом, конечно, шлифовал пивом и коктейлями, и вся эта смесь дала по шарам так, что ярый чувствовал себя будто в другой реальности. хотелось побыстрее добраться до дома и лечь спать, не заходя в душ и даже не раздеваясь, только хер в его состоянии уснешь, лежать и дуплить в телефон он точно будет еще часов до десяти или одиннадцати утра — ярик знал свой организм от и до, поэтому в душ все равно придется идти, наверняка от него пасет как от помойной псины: шмалью, перегаром, сигаретами и хуй пойми, чем еще.
выйдя из ворот и закурив, ярик достал телефон, — купленный в конце декабря, на собственный день рождения, и уже покоцанный айфон икс с разбитым защитным стеклом; на девайс скидывались всей семьей, ярый даже у деда-пенсионера пятнаху вытряс на это дело, и никаких угрызений совести по этому поводу не испытывал, — открыл приложение местного такси, чтобы вызвать его себе, но вдруг что-то его отвлекло, он поднял белобрысую голову, встречаясь взглядом с мужиком, сидящем на капоте тачки и кивающим в его сторону. нахмурив светлые брови, ярый на автомате блокернул телефон и попытался вспомнить эту рожу, где-то он ее уже видел. вот только где...
вспомнил относительно быстро, а мент уже звал сесть к нему и почирикать. вот же пронырливая блядь, — подумал про себя ярик, поглядел по сторонам, нет ли поблизости никого из своих, но нет, из ворот выходили только друзья сиплого, с которыми он не был шибко знаком, и зашагал в сторону черного равчика, выбрасывая недокуренную сигарету прежде, чем залезь внутрь.
в салоне было тепло и тихо, но самое главное тепло. потерев ладони друг о друга, ярик сунул их в карманы безразмерного черного бомбера, глядя прямо перед собой и приготовившись слушать, что ему скажут.
в прошлый раз с михаилом александровичем балуевым, — ярик потом сократил его до балу чисто для себя, — они разошлись полюбовно. рустам привез деньги, их с дёмой отпустили, и ярик уже думал, что не увидит больше этого не слишком приятного и честного человека, как он появился снова и даже погоны не надел. интересно, — подумал ярый, — на свиданку что ли позвать решил?
на самом деле ярику было лень выдумывать всякого рода теории, поэтому он просто отдался ситуации, напрягаться в его состоянии было сложно, все ему сейчас казалось в порядке вещей, и даже когда мент зарядил ему про самостоятельную варку и сбыт без крыши, толоконников даже в лице не изменился, не сразу выкупив, чего от него вообще хотят.
— бля, о чем ты ваще толкуешь? — обратившись к балуеву на ты, ярый наконец повернул голову в его сторону, встречаясь с ним взглядом. несколько раз моргнул. доходило до него реально долго, а когда наконец дошло, то светлые брови вновь встретились на переносице, а глаза вдруг сделались немного...беспокойными.
— откуда, блин, инфа такая? я нихрена не делаю, — ярик пожал плечами. по темпу его речи сразу можно было понять, что он под чем-то. в таком состоянии контролировать себя было трудно, да и ярый не особо пытался. вопрос его расстроил и он вытащил одну руку из кармана, растирая ею лицо.
— слушай, скажи честно, сколько тебе бабок надо, чтобы ты от меня отъебался? мне не по себе от тебя, — откровенно заявил ярик и отвернулся от своего собеседника, снова уставившись в пространство прямо перед собой, будто впав в анабиоз.

пустую угрозу (ну, так ему показалось) ярик пропустил мимо ушей, сейчас было не до этого, а вот вопрос про подозрения его задел, и стало даже как-то обидно, потому что это было правдой — дела с мишей ревякиным шли хуево, каждый раз его приходилось уговаривать, башлять и обещать познакомить с какой-нибудь не слишком паршивой телочкой. в последнюю их встречу ярик не сдержался и грубо высказался по поводу его ебаного нытья, а тот видимо кинул обидку, да такую, что про это пронюхали менты. дёмка сдать не мог, ярик дёме верил как себе и даже не рассматривал его в качестве крысы, а больше было некому, ведь при процессе присутствовали только они втроем. михана они, конечно, объебывали, говорили что варят мыло, но тот, видать, смекнул, что к чему и не растерялся.
выстроив логическую цепочку, ярик покусал обветренные губы, думая, что нужно рассказать обо всем дёме, но отвлекся на слишком уж активное движение сбоку. повернул голову и будто получил больную оплеуху, которой совсем не ждал.
ярый удивленно смотрит на балуева, мало понимая, что происходит и почему он его гонит, а тот только выдыхает и переключает скорости, приготовившись ехать, но они ведь не договорили...или разговор окончен? ярик отчаянно старается найти правильный ответ, а потом его как прошибает. он вдруг понимает, что ответ лежал у него прямо под носом, а он все это время верил в чужие благородные намерения, но все оказалось очень низко и приземленно. очень даже по-людски.
ярому не нужно слишком много времени, чтобы принять решение. он взвешивает все за и против, и одна чаша весов перевешивает. это ведь всего лишь физика, сокращением мышц, ничего особенного и магического в этом нет.
молчал толоконников достаточно, но из машины так и не вышел, а потом выпрямился, осмотрелся и без суеты кивнул балуеву, покусав собственную щеку с внутренней стороны:
— ты хоть отъедь немного что ли. стоим прям на проходной.
вот так запросто. и пока тот разворачивался, ярик достал из бомбера телефон, положив его рядом с собой на сиденье, а потом похлопал себя по остальным карманам, ища зиплок с граммом кокса на продажу. тот отыскался в заднем кармане джинс, и толоконников без зазрения совести открыл его, залез туда указательным пальцем, зачерпнул, сколько смог, наклонился вперед и снюхал. для храбрости и большего задора. потому что мент рядом молчал, охуел наверное от такого развития событий. ярик и сам охуел, а поэтому без ореха бы не вывез, — настолько ситуация напоминала лютый сюр.
свой маленький ритуал ярик повторил шесть раз, по три в каждую ноздрю, а последнюю (по счету, в зиплоке кокоса было еще предостаточно) седьмую щепотку втер в десны. проделал он все так, будто у него был стаж десять лет, на самом деле нет, кокаин ярик нюхал всего несколько раз в жизни, в основном из-за того, что это было дорого, а будь его воля и возможность, сидел бы только на нем и никуда не слезал — приход моментальный, а отходника ровно никакого. мечта.
когда тачка остановилась, ярый даже не посмотрел, где они. по шарам вдарило быстро и пацан активизировался, бросив балуеву на колени пару презиков, стащив с себя объемный и душный бомбер и принявшись за обувь, попутно командуя:
— давай, надевай.

когда все заканчивается, ярый остается в том же положении, в каком и был, выжидая и слушая чужое тяжелое дыхание, сбившееся от сильного оргазма. сам он ничего не испытал, поэтому дышал почти бесшумно, а когда крепкие объятия наконец разомкнулись и отпустили его, перелез на место, где сидел до этого. садится, немного съезжая по сиденью ниже, чем это нужно, и смотрит на голубое небо через стекло. все кончилось, и теперь чувства в нем смешиваются, они странные и не похожи друг на друга, но ярик отдает себе отчет в том, что сейчас произошло. хочет ли он повторить? нет, не хочет, и надеется, что такого больше не произойдет. это ведь была разовая акция, верно?
ему не требуется много времени, чтобы прийти в себя. с хлопком закрытой двери, ярик выпрямляется и начинает одеваться. на балуева он даже не смотрит, погрузившись в свои мысли. за содеянное ему не стыдно, но не по себе от того, что он только что дал менту, чтобы тот что, уладил его дела? держал в курсе происходящего? продолжал комфортить или чтобы начал это с удвоенной силой? оторвав задницу от сиденья и выгнувшись, он натянул на себя узкие джинсы, а потом снова сел и согнулся пополам, чтобы обуться.
в салоне тихо и пахнет сексом, молчат они оба. ярый не знает, что тут еще можно добавить. ему хочется на воздух, а еще лучше домой, но кругом пустырь, из тачки не выйдешь. окно тоже нельзя открыть — двигатель не заведен. и только он думает о том, что наверное пора бы им уже ехать, балуев вдруг говорит, что не отказался бы пожрать и спрашивает его. тон совершенно будничный, ярый подхватывает эту волну, пожимая плечами:
— можно, давай, — соглашается, и тогда наконец двигатель заводится, они разворачиваются и выезжают на асфальтированную дорогу.
на магнитоле высвечивается время: ноль шесть ноль две. ярик тянет руку и включает радио, чтобы не сидеть в тишине и не залипать. говорить ему пока совсем не хочется, да и что тут скажешь, «спасибо, было классно, ты был хорош»? так это неправда.
сначала из динамиков раздается голос радиоведущей, она мурлычет какое-то поздравление, а потом включается песня, и это «возможно» группы «мы». ярик начинает бездумно и бесшумно подпевать только потому, что знает слова наизусть. этот трек ему нравится, но сейчас он не думает ни о ком конкретном, только шепотом повторяет за солистами слова, отбивая ритм пальцами по собственному бедру.
после этого было еще три песни, но их ярик уже не пел, а потом они остановились у самого обычного магазина на заправке. желающих вырубить бензина и выпить кофе было не так много. рядом крутилась бездомная собака, жадная до людского небезразличия. 
— я схожу, — бросил ярик балуеву, и вывалился из машины, вставая на ноги и одергивая штаны и балахон, висевший на нем большим бесформенным мешком. он не стал надевать бомбер, оставив его лежать на сиденье смятым. размявшись, толоконников неторопливо направился ко входу в магазин, по пути погладив бездомную собаку по голове.
— хороший, хороший, — ласково сказал он псу и зашел внутрь, не впустив его за собой.
внутри ярик пробыл недолго, и вернулся с четырьмя упаковками сэндвичей с курицей, чтобы каждому по два, полулитровой бутылкой колы и банкой энергетика. подойдя к машине, он дал знак балуеву, чтобы опустил стекло с пассажирской стороны, и когда тот все понял правильно, то сложил все купленное на сиденье, оставив один сэндвич себе, но в машину так и не сел.
— могу вернуться за кофе, — предложил он, стоя снаружи и общаясь с балуевым через опущенное окно. собака продолжала крутиться рядом. тогда ярик с неприятным для слуха треском пластика открыл упаковку, разломил жирный свежий сэндвич на две части и отдал одну псу, позволив вылизать себе руку. пес жрал жадно и благодарно облизывал ладонь, заставив ярика почувствовать жалость пополам с умилением. животных он очень любил, и они почему-то любили его в ответ, хотя человеком он был не самым хорошим.
— ну так как, че будешь? — вспомнив о своем предложении, ярый посмотрел на мужчину, встречаясь с ним взглядом.