Его провели по пустому внутреннему двору. Был конец марта, воздух сладко пах цветением сакуры. Казутора сделал глубокий вдох и задрал голову наверх, глядя на безоблачное небо. Два года здесь не пролетели как один миг, а тянулись очень долго, но и их не хватило, чтобы залечить все раны и порезы, оставленные на хрупкой душе. Хотя, для этого были все условия.

Но Казутора Ханемия не знал как, а потому и не мог простить ни самого себя, ни кого-либо вокруг.

Он молча расписался в журнале отчетности, забрал свои вещи, - прозрачный пакет с тряпками, которые были ему уже малы, - и вышел за ворота учреждения, снова оставаясь один на один с поганым миром, проглотившим его, переживавшим и выплюнувшим грудой переломанных костей да пожеванной кровоточащей плоти. Так себе подарочек, кому такой может понравиться или пригодиться?

Никто не пришел его встретить, да Казутора и не надеялся. Тосва положила на него сразу же, как только его закрыли, родаки даже не очухались. Письма, полные корявых иероглифов и ошибок, слал один Баджи. Ханемия сохранил их все, помнил каждое практически дословно, только вот с собой ни одно не взял, потому что сжег их в очередном приступе нахлынувшей на него злости и ненависти. Что-то с ним случилось в тот вечер два года назад, когда он взял в руки разводной ключ, замахнулся и ударил им Шиничиро. Что-то тогда отщелкнулось в его голове и не встало обратно. Вроде бы мелочь, а все равно погано. Казутора знал, что раньше не был таким, но помочь сам себе не мог, оставалось только барахтаться в собственном дерьме, ища виноватых и щетинясь на всех, кто когда-то был рядом.

Окинув безразличным взглядом унылую промзону, Казутора собрался прикинуть, где могла бы находиться ближайшая остановка, чтобы сесть там на автобус и добраться до города, как вдруг наткнулся на знакомую фигуру на противоположной стороне, сидящую верхом на байке. В том, что это Баджи, у него не было сомнений. Пару недель назад Казутора отвечал на его письмо, где указал, в какой именно день его выпустят. Встретить себя он не просил, потому что судя по всему у Баджи было много других забот и новых друзей, поэтому претендовать на личную встречу было как-то совсем уж глупо. За два года утекло много воды, за это время Ханемия и сам успел ни раз перегореть, но каждое гребаное письмо давало ему гребаную надежду, что когда он выйдет, между ними двумя все будет по-прежнему, и никто не посмеет встать между ними.

Никто и никогда.

- Баджи? - Удивленно спросил Казутора сам у себя, хмуря брови и еле прошевелив сухими губами, глядя и не веря, что зрение его не подводит. Какое-то время он не решался двинуться с места, растерявшись и не зная, что делать, идти навстречу или уйти прочь, но улыбка, тронувшая губы Кейске, заставила его сердце, черт возьми, дрогнуть.

Казутора улыбнулся в ответ. Бесхитростно, радостно и совсем по-детски, как улыбался когда-то, когда они оба были еще совсем шпаной. Хорошее было время, перед ними были открыты любые дороги, но они выбрали именно эту, что изуродовала их и привела сюда, к исправительному учреждению для подростков.

- Баджи, - теперь это было сказано по-другому, с надеждой. Сделав сначала один несмелый шаг, а потом и второй, Казутора пошел к нему навстречу, прибавляя ходу, пока совсем не сорвался на бег, отчаянно бросаясь в чужие объятия и забывая все, о чем обещал сам себе до этого.