Домашний стадион Воронов гудел напряженно, как выпотрошенный пчелиный улей. До конца второго, финального периода оставалась ровно одна минута. Счет на табло четыре — три. Концовка игры, как и нервы абсолютно всех присутствующих, напряжена до предела. Брекенриджцы шли ва-банк, сняв вратаря и выведя шестого полевого игрока. Со свистком судьи распасовщик Шакалов ввел мяч в игру.

Воронам нужно было удерживать счет и не дать соперникам подобраться к воротам слишком близко. Держа клюшку обеими руками и готовый жестко встретить владеющего мячом нападающего, Рико подал молчаливый знак своим, чтобы смещались в защиту, на контратаку уже не осталось ни достаточно времени, ни сил. Игра вышла жесткой, Шакалы неизменно навязали свой стиль, поэтому Воронам пришлось подстроиться. На поле, кажется, не осталось ни одного игрока с той и с другой стороны, кто бы не заработал желтую карточку.

Дождавшись нужного момента, когда нападающий подбежит ближе и замахнется, чтобы отдать пас, Рико толкнул того плечом прямо в грудь, заставляя пошатнуться и попятиться назад. Из-за этого пас получился неточным, смазанным. Мяч взмыл высоко вверх, завис на мгновение под потолком и камнем стал падать вниз, угрожая угодить прямиком в зону Воронов. За ним бросились двое: второй нападающий шакалов, кому пас предназначался изначально, и Жан, играющий в защите. Моро был выше почти на голову и в прыжке поймал мяч в воздухе, тут же выводя его из зоны, перебрасывая на чужую половину поля. Шакалы отступили и начали все заново. Рико бросил взгляд вверх, на табло, до конца осталось сорок пять секунд.

Выбрасывать мяч из своей зоны Воронам пришлось еще три раза, не считая времени на силовую борьбу, завязавшуюся у левого борта. Шакалы давили числом, но Вороны стойко выдержали прессинг и облегченно выдохнули только когда раздалась оглушающая сирена. Матч был окончен.

— Хорошая игра, — сняв перчатку с руки, капитан Шакалов подошел к Рико, чтобы поблагодарить за игру и обменяться парой слов. Несмотря на невыносимую усталость и желание поскорее убраться с поля, чтобы принять горячий душ, Морияма не стал пренебрегать формальностями, тоже освободив ладонь.
— Как и всегда, — без иронии, сдержанно кивнул Рико. Они пожали друг другу руки и разошлись.

Сняв шлем, Морияма тряхнул головой, убирая таким образом мокрую челку с глаз и из-за этого едва не спотыкаясь о Веснински, которого только что не было рядом, но он появился будто бы вырос из-под земли.
— Съебись отсюда, — приказал Рико, грубо толкая Натаниэля плечом в плечо и притормаживая рядом с ним, от холодной сдержанности не осталось и следа, — чтобы я тебя не видел. Ты играл сегодня отвратительно и бегал, как мешок с дерьмом. Забыл посрать перед игрой? — Спросив, Рико не дал Веснински вставить слово, проходя мимо, — заткни пасть, не хочу тебя слушать. Я устал, поговорим потом.

Натаниэль Веснински был чертовски предсказуем, но это нисколько его не портило, даже наоборот. Рико каждый раз забавляла его непокорность, желание не быть таким как все, выделяться. Даже внешне среди общей черной массы он был единственным ярким пятном, всполохом пламени среди кромешной темноты. Это бесило, это заводило, и любимой игрой Рико было потушить этот огонь. Растоптать, уничтожить, уязвить, сделать больно, потому что в следующий раз он возрождался из пепла снова. Игра повторялась каждый раз и никогда не надоедала. С Кевином и Жаном Рико быстро становилось скучно, надломив поочередно их обоих, он стремительно терял интерес, стоило одному или второму опустить потухшие глаза и сдаться. Веснински же все еще был полон перспектив.

На лице Рико расцвела довольная, но в то же время абсолютно смертельная ухмылка, означающая, что номер три не ждет ничего хорошего. Продолжая держать Натаниэля за волосы, Морияма наклонился к нему и понюхал у уха, в надежде уловить хотя бы мимолетный запах страха, но Веснински пах только собственным потом и сильной волей, которую Рико до дрожи захотелось подчинить себе. В очередной раз. Прямо сейчас.

— Я давал тебе шанс. Жаль, что ты им не воспользовался, — выпрямившись и ухватившись за рыжие волосы крепче, Рико рванул на себя изо всех сил и потащил Натаниэля в душевую, волоча того по полу под молчаливые взгляды немногочисленных присутствующих.

— Бергер, Люк, за мной, — приказал Морияма, и двое воронов, стоящие как каменные изваяния, вдруг сошли со своих мест и, подчиняясь, отправились вслед за своим капитаном.

Натаниэль барахтался и сопротивлялся, но Рико рывками все-таки затащил его в просторную душевую, от пола до потолка выложенную холодным кафелем, и, бросив посреди нее, хорошенько приложив лбом об пол.

— Лучше не дергайся, — предупредил Морияма и прогулочным шагом пошел по всему периметру вдоль стен, выкручивая каждый кран с горячей водой на максимум. Души начинали работу один за другим, кипяток медленно стал подбираться к общему сливу в полу. Примерно рядом с ним и лежал Натаниэль.

— Я слышал, ты ходишь в душ одним из последних, — закончив, Рико развернулся к Веснински, сложив руки на груди и привалившись плечом к стене. Выглядел он так, как выглядит искушенный и немного скучающий зритель, заманенный на новое представление яркими афишами, — интересно, почему?

Рико начал издалека, у них еще было какое-то количество времени, чтобы просто поболтать, пока душевая не заполнится горячим паром, а пол не зальется водой.

— Давай на тебя посмотрим, а? Как тебе идейка, нравится? Мне тоже, — щелкнув пальцами, Морияма указал двоим воронам на обессиленного Натаниэля, чтобы те того раздели.

И они беспрекословно выполнили приказ.

Ссориться с Рико Мориямой — плохая затея, говорить ему в лицо о его родном отце — куда более худшая затея вдвойне. Тема детско-родительских отношений отзывалась болью где-то в груди, а поэтому была под запретом. Для всех. Лишенный не только родительской заботы, но и элементарного общения с самыми близкими родственниками с детства, Рико положил свою жизнь на то, чтобы привлечь к себе их внимание, быть замеченным, услышанным. Умом он понимал, что вряд ли может надеяться хоть на что-то, но детская мечта, — недосягаемая и самая яркая из всех, — продолжала жить, и пусть ее шансы уменьшались с каждым днем, Рико нужно во что-то верить. Именно эта вера и держала его на плаву. Каждый день. Из года в год.

— Что? — Услышанное ударило как молния. Прошила тело насквозь и пригвоздила к полу. Несколько первых секунд Морияма не мог поверить, что Веснински сказал ему именно это, надавил на самое больное, воткнул нож в заживающую рану и провернул рукоять вокруг своей оси. Рико потребовалось время, чтобы это осознать.

— Что ты сказал? — Но повторять Натаниэлю не было необходимости. В мозгу Мориямы что-то моментально перещелкнуло, а упавшее забрало напрочь заслонило здравый смысл и видимость.

Рванув шланг душа на себя, Рико вырвал его одним движением и за секунду оказался рядом с цепляющимся за Люка Натаниэлем. Накинув удавку на шею Веснински, Морияма потянул концы шланга в разные стороны, не оставляя зарвавшемуся мальчишке не единого шанса. Рико было плевать, сдохнет он сейчас или нет.

Но лучше бы, конечно, сдох.

— Не смей говорить о моем отце, мразь, — Рико шипел, не слыша себя. Он сдавил шею Веснински так сильно, что металлический шланг впился в кожу до синеющих отметин. Натаниэль начал хватать воздух ртом, как выброшенная волнами на берег рыба, но этого Морияме показалось недостаточно. В эту же секунду он придумал кое-что получше.

Повалив Веснински на бок и сев на него сверху, Рико подтянул его башку к себе ближе и с размаху ударил ею о скользкий от воды кафель, в надежде, что та расколется надвое. Когда этого не случилось, Морияма, зверея, закричал и ударил еще раз. В этот момент в его бешеном, как у животного, взгляде не было ничего человеческого.

— Никогда! — Удар.

— О нем! — Еще один. — НЕ ГОВОРИ!

Когда еле теплая ладонь Кевина вдруг касается его собственной, Рико свою не одергивает. Он медлит несколько секунд, все также глядя вниз, а потом расслабляется на мгновение и шевелит пальцем в попытке погладить палец Кевина, неосознанно стараясь дать понять: он все знает, понимает и сопереживает всем сердцем, вот только не может найти слов. Их прикосновение друг к другу длится недолго. Чтобы не быть замеченными, Рико специально пропускает Кевина вперед, теперь отставая на шаг. С Дэем ему ничего не страшно, но лишнего повода для злости давать он не хочет. Рико с пеленок учили не привязываться ни к людям, ни к вещам.

Урок он не усвоил, а жаль.

Их напряженная прогулка от машины до ожидающего на вершине лестницы дяди, кажется, длится целую вечность. Рико нет нужды поднимать глаз наверх, он и так знает, что Тетсуи наблюдает за ними со своего пьедестала, и мало что может укрыться от его пристального внимания. Даже если он и заметил касание мальчишек друг до друга, то вида не подал, обращаясь сначала к Кевину.

— Соболезную твоей утрате, мальчик, — однако, голос Тетсуи соболезнований не выражал, — ты правильно сделал, что позвонил. Пойдем внутрь, нам нужно многое обсудить, — но прежде, чем войти в темноту замка, дядя взглянул на племянника, недовольно осматривая того с головы до ног.

— Кажется, ты не закончил свою тренировку надлежащим образом, Рико, — рука, сжимающая трость, сжалась на ней сильнее обычного. Рико знал, что последует после, а поэтому, стоя за спиной Кевина Дэя, опустил голову, вжимая ее в плечи так, будто хотел уменьшиться в своих размерах, сжаться, стать совсем крошечным, а еще лучше невидимым, чтобы трость дяди, взяв размах, не попала по нему.

Но прошла секунда, две, три, и ничего не случилось.

— Вернись и подбери свои вещи, и не забудь про мячи, их тоже нужно собрать.

— Да, дядя, — вот и все, что от него требовалось: отвечать тихо, учтиво, и от слов приступать к действию. Сейчас Рико спас Кевин, Тетсуи не стал шокировать гостя здешними порядками, но это ненадолго. Даже в свои десять лет Рико это понимал.

Когда он вернулся на поле, там уже никого не было, зато оно все было усеяно тренировочными мячами, собрать которые после окончания вечерней тренировки была забота штрафников. Так уж вышло, что сегодня проштрафился он. Клюшка, которую Рико бросил, сиротливо валялась на том же месте. Сперва он поднял и унес ее, после уже занявшись мячами, раскладывая их в контейнеры по цвету. Работал он быстро, ожидание не сковывало, а наоборот подгоняло, так ему хотелось увидеть Кевина снова и распросить обо всем, что скажет ему дядя.

У дверей кабинета, охраняемых позолоченными драконами, Рико появился уже сменив черную спортивную форму на такого же цвета брюки и свитер. Его волосы были еще слегка влажными после душа, но его это не смущало, он очень спешил, не успев высушить их до конца. Сумка с вещами Кевина все еще была с ним, Рико таскал ее за собой, переживая, что забудет где-нибудь. Аккуратно уложив ее на полу у дверей, мальчик прижался ухом к замочной скважине, прислушиваясь к тому, что происходит внутри. Тетсуи и Кевин были все еще там. Рико не мог разобрать, о чем именно они говорят, хоть и очень старался, сведя брови на переносице, а когда совсем отчаялся, то сел на пол, обняв притянутые к груди колени, и принялся ждать.

Жизнь Рико не была похожа на жизнь других детей и не была соткана из десятков сказочных историй, храбрых героев и смертоносных чудовищ, которых те победили. В ней не было места ни детским игрушкам, ни книгам, ни цветным карандашам, ни коробкам-тайникам, ни альбомам с нелепыми рисунками, ни монстрам под кроватью, ни сияющим лампочкам-ночникам, чтобы не было страшно. Все его интересы и увлечения заканчивались разметкой поля для игры, остальное не было нужно и важно, так говорил дядя, и так говорил сам Рико, подражая ему, когда Кевин спрашивал, почему комната, где он живет, такая пустая и неуютная.

Мир внутри Рико тоже был таким. Темные стены, холодный пол и потолок, отсутствие солнечного света и тепла. Мир, где он отдыхал, прятался и оправлялся от ран, мир, к которому он привык, не зная, что может быть по-другому, лучше, светлее и теплее. Никто его этому не научил, никто ему не показал, как это — иначе.
От рождения у Рико Мориямы не было выбора, выбор был сделан за него.

Комната и правда сохранила именно тот вид, каким его помнил Кевин, когда мать забрала его отсюда. Ничего здесь не изменилось, не прибавилось и не убавилось. На стене, рядом с отсутствующей кроватью, по-прежнему висели несколько ниток, натянутых Дэем собственноручно. К ниткам крепились прищепки, а к ним цветные фотографии, обрывки счастливых воспоминаний. На одной из них был даже сам Рико, они с Кевином стояли рядом, в черной форме и с детскими клюшками, поднятыми в воздух. Рико помнил тот день благодаря именно этой фотографии, сделанной Кейли, и вспоминал о нем каждый раз, когда в моменты одиночества подходил к стене и подолгу рассматривал каждое фото. Единственное, что у него осталось от Кевина, единственное, что он берег и никому на свете не позволил бы снять.

Стоило Кевину обратить внимание на стену, как Рико тут же почувствовал смущение. Ему было очень неловко попасться на таком, как казалось ему, пустяке. Опустив глаза, поджав губы и покраснев, он отвернулся, складывая сумку Дэя на собственную кровать. Пусть раньше в присутствии Кевина Рико и правда иногда раздражался его стремлению приукрасить пространство, но стоило Кевину уехать, как Рико понял, что это его якорь. Так Дэй все еще был здесь, все еще был с ним.

— Я забыл снять, — хмуря черные брови, соврал Морияма, и это вранье легко можно было бы угадать, если подойти к стене ближе. Ни на одном из фото не было пыли, Рико стирал ее сам и делал это каждую неделю, принимаясь за уборку.

— Ванная за дверью, — напомнил он, спеша перевести тему и все еще не смотря Кевину в глаза, — если хочешь, можешь пока принять душ, а я схожу в прачечную, принесу тебе полотенце и постельное белье. У тебя был тяжелый день, — повторив слова дяди, Рико поспешил уйти.

Выйдя в коридор с двумя рядами закрытых дверей по обе его стороны, мальчик ускорил шаг, а затем побежал. Он все еще испытывал стыд и бежал от своей слабости. Слабости, которую в Гнезде иметь было запрещено.

Рико низко склонился над раковиной, пытаясь умыться трясущимися от ярости руками, когда позади него в проеме двери появился Жан. Он будто бы не слышал, что Морияма угрожал ему смертью. Как самонадеянно и как глупо. Нашел время проявлять свое хваленое благородство, от которого все равно нет никакого толка.

— Я же сказал тебе идти вон...

На уставший взгляд и озабоченный тон Рико ответил лишь бессвязным рычанием, наконец поднимая голову и глядя на Моро через зеркало. В своей голове Рико прикончил его уже несколько десятков раз способами разной степени тяжести. Вот он хватается за свой складной нож и втыкает его в шею Моро, вот душит проводом до тех пор, пока лицо не посинеет, а ноги не перестают дергаться в предсмертных конвульсиях, вот он разбивает ему голову о край раковины... Только ни от одного из них Рико не испытывал морального удовлетворения в такой мере, в какой хотел. Ему всегда будет мало, всегда будет недостаточно, сколько бы тел он не искалечил, сколько жизней бы не сломал.

— Кто позволил тебе ходить к Кевину? — Рико шипит, упираясь руками по обе стороны от раковины и в бешенстве сжимая ее края так крепко, что по звуку кажется та вот-вот оторвется от стены. — КТО ПОЗВОЛИЛ ТЕБЕ ПОМОГАТЬ ЕМУ???

Отчаянный крик ударился о кафель на стенах и с эхом отскочил от них. Глаза Мориямы налились кровью, волосы на загривке встали дыбом, он весь ощетинился, будто бы оборачиваясь зверем и вновь теряя над собой контроль. Все, что ему было нужно — это покой, тогда бы никто больше не пострадал, ни он сам, ни кто-то еще. Но тупой Моро решил расковырять свежую рану, вцепиться в нее своими мерзкими грязными пальцами, заставляя кровоточить еще больше. Рико не знал, как такое выносить, как со всем этим справиться.

Заорав снова, Морияма ударил кулаком по зеркалу перед собой, лишь бы безжизненное лицо Жана перестало маячить перед ним, а сам он перестал напоминать о Кевине, истекающим кровью и забившимся в угол. Зеркало треснуло, но этого Рико показалось не достаточно. Он бил еще и еще, пока осколки полностью не осыпались, раня его.

Боли не было. Ее заглушила зияющая дыра в груди, которую Рико чувствовал всем своим существом, но не понимал чем заслонить такую огромную брешь, образовавшуюся в один миг. Привычного мира вдруг не стало, нить, связывающая его и Дэя долгие годы оборвалась. Рико казалось, что он сорвался с края пропасти и летел в бездну. Это был настоящий конец.

Он замер и затих только тогда, когда увидел свою собственную кровь. Та была густой, почти черной и капала на пол вязкими каплями, опоясывая правую руку кривыми узорами. Сжав кулак и тут же разжав его, проверяя, не задеты ли сухожилия, Морияма криво усмехнулся только одним уголком губ и впал в какое-то оцепенение. Своей крови в таком количестве он не видел последние лет десять.

— Не ранен. Со мной все в порядке. Разве не видишь?