В небольшом классе Московской государственной академии хореографии было душно. Шли последние дни сентября, и все окна были открыты настежь. Человек пятнадцать мальчиков по одиннадцать-двенадцать лет стояли у длинного станка во всю стену и отрабатывали батман тандю: гладили ножкой пол, а рукой обнимали облачко, как их учили с самого первого класса.
- И раз! И два! И три, - сурово командовал Александр Михайлович, прохаживаясь по классу и держа руки за спиной, - ну, что это? Что это? Ноги у вас есть? - Громко возмущался он, что никто даже и пикнуть не смел.
- Понабрали по объявлению...и раз! И два! И три! - Его голос раздавался в такт музыке, а сам он подходил то к одному, то к другому ребенку, поправляя их вытянутые левые руки в сгибе локтя.
- Нога от бедра! От бедра! - Остановившись около одного из ребят, Александр Михайлович стал лупить того по заднице, показывая, где должно быть бедро, чтобы пришел в себя и делал упражнение как полагается. - От бедра, Ваня! От бедра, я сказал!
Экзекуция длилась всего несколько секунд, но мальчик все равно заплакал от обиды, отворачивая голову к стене. Стоящий позади Матвей услышал сдавленный всхлип.
- Что? Что-что-что? - Удивился Александр Михайлович, беря мальчика за подбородок и разворачивая его лицо к себе. - Мы плакать сюда пришли или балету служить, Ва-ня?
- Да не Ваня он! - Не выдержал маленький Матвей, не прекращая делать ненавистное тандю. - А Паша!
Александр Михайлович медленно повернулся к Матвею и строго посмотрел на него поверх своих очков.
- Да какая разница? - Рявкнул он. - Вы - в балете никто, пока не докажете обратное. А тандю будете делать до конца урока, дураки безымянные.

Детства у Матвея не было. Выбора, в общем-то, тоже. Родившись в творческой балетной семье, мальчик с ранних лет был приобщен к культурной жизни столицы и много времени проводил в театре, особенно за кулисами, благодаря обоим своим родителям. Жизнь по ту сторону сцены его завораживала, это была как ожившая сказка, за которой можно было не только наблюдать в замочную скважину, но и трогать ее, и даже нюхать. На ощупь та была, как легкий и невесомый фатин, а пахла точно как пудра. Матвею было всего четыре года, когда он впервые увидел мужской балет – партию графа Вишенки из «Чиполлино». Тогда он был просто покорен пируэтами солиста, и там же, в зрительном зале в антракте попросил маму, подергав ее за подол длинной атласной юбки, научить его танцевать точно так же. Татьяна Михайловна, будучи балериной кордебалета, обрадовалась, но не удивилась этому желанию, ведь она всегда знала, что ее сын тоже будет танцевать, и осуществит мечту, которой когда-то лишилась она сама, забеременев в самом начале успешной карьеры: вместе с беременностью и последующим декретом было упущено и время, и главные партии. В одиннадцать лет Матвей поступил в МГАХ. Этому событию предшествовали усердные тренировки в танцклассе, где не было места игрушкам и детской непосредственности. Все игрушки заменил собой балетный станок, игры со сверстниками – международные детские конкурсы, где Матвей часто занимал призовые места. Все пророчили ему большое будущее и гарантировали колоссальный успех. В академии он провел почти восемь лет, получив там и среднее, и высшее образование. На последнем году обучения принял участие в нескольких конкурсах, призом в одном из которых стала стажировка в Лондонском королевском балете. Год пролетел очень быстро, но этого было мало, и Матвей провел там еще шесть месяцев, танцуя и практикуясь в кордебалете. На возвращении в Россию настояла мама, в театрах как раз начинались смотры, по ее мнению сын не должен был их пропускать. Вернувшись, Матвей и сам понял, как ему не хватало именно русского балета, его напряжения и страсти. В Лондоне все было по-другому, и ему нужно было уехать, чтобы это понять. После блестящих смотров Матвею было из чего выбирать, но, вопреки ожиданиям семьи, вместо Москвы он выбрал Петербург, а вместе с ним и Мариинский театр, двери которого гостеприимно распахнулись перед новым солистом, и чей коллектив готов был стать для него второй семьей. Отработав там всего год, Матвей исполнил партии Джейсма в «Сильфиде», pas des esclaves в «Корсаре», Золотого божка в «Баядерке», принца в «Щелкунчике», а также танцевал в «Лебедином озере», «Жизели», «Бахчисарайском фонтане» и «Спартаке». А через год стал премьером, и уже в двадцать два жизнь Матвея целиком и полностью удалась.

- Вон пошла, - серьезно и спокойно сказал Матвей танцовщице кордебалета Аннушке Смирновой, которая только-только поднялась с пола на ноги из-за неудачного падения.
- Что?... - Не поняла девушка, уставившись на Грига испуганным взглядом.
- Что слышала! Пошла вон, я сказал, - повторил Матвей, возвышаясь над девчонкой и указывая ей на выход из зала, где они вдвоем практиковали па де де.
- Но, я же...
- Что, я же? Ты посмотри на себя. Ты жирная, как корова, Ань, - Матвей оглядел девичью фигуру с ног до головы - та была тощая, как жердь, - не знаю, что Антон Вячеславович в тебе нашел, я вот в тебе ничего не вижу, ты уж прости. Танцуешь ты тоже так себе, кордебалет - это твой потолок, я бы на твоем месте на большее не рассчитывал.
Аннушка не сдержалась и расплакалась. Похватала свои тряпки, лежащие у станка, и бросилась вон из зала, где уже в дверях столкнулась с самим Антоном Вячеславовичем, руководителем балетной труппы Мариинки.
- Чего это с ней? - Тот, очевидно только что пообедав, вытирал губы бумажной салфеткой.
- Так беременная. Ревет без конца, - ляпнул Григ первое, что пришло в голову, переглянувшись с концертмейстером Митенькой. Тот молча сидел за роялем.
- Да? Что же вы раньше мне не сказали? Не тратили бы на нее наше время, - надев очки для чтения и найдя нужную строку в длинном списке балерин, Антон Вячеславович перечеркнул фамилию Смирновой несколько раз.

Матвей отвратительный и жестокий человек с завышенным чувством собственной значимости и потребительским отношением к окружающим его людям и миру. Живет с установкой, что все вокруг ему должны, а он делает большое одолжение, что вообще смотрит и дышит в их сторону, потому что положение обязывает. Все эти качества были заложены в Матвея еще в детстве, родители воспитывали его в парниковых условиях, внушая ему, что он самый лучший, исключительный и чуть ли не святой. Усугубила ситуацию академия, где в условиях жесткой конкуренции, Матвей должен был каждый день доказывать, что он достойнее и успешнее остальных, и делать это приходилось разными способами. Нельзя отрицать, у Матвея к балету талант, без него он не добился бы успеха, который имеет сейчас, но Григ никогда не брезговал запрещенными приемами, чтобы устранить неугодных: устроить пьянку и напоить конкурента накануне важного выступления или подсыпать в спиртное наркотики - раз плюнуть, омрачить репутацию грязными слухами - легко, насыпать битое стекло в пуанты балерине, с которой не хочется танцевать, или выкинуть из гримерки все ее вещи - проще некуда. Так Матвей заработал скандальную репутацию еще со времен академии и нисколько ее не стеснялся. Единомышленники и прихвостни всегда находились сами собой, и этого ему было вполне достаточно. Поэтому друзей у Матвея не было и нет до сих пор. Дружить он не умеет, цену настоящей дружбе не знает. Зато знакомых, с кем можно повеселиться и потусоваться у него предостаточно, их ему и хватает. Матвей любит деньги, любит красивую и удобную жизнь. Любит и умеет получать дорогие подарки, и не считает это чем-то зазорным. Ему нравится жить за чужой счет и озарять скучную жизнь этих людей своим присутствием. Во многих вопросах Матвей прямолинеен, но он не дурак, и знает, с кем можно повести себя прямо и грубо, а перед кем нужно блеять нежной овечкой, кому можно сказать правду прямо в лицо, а кому лучше польстить. Матвей далеко не глуп, каким может показаться. Он начитан, образован, эрудирован. С ним легко можно обсудить любую тему, как и выйти с ним в свет. На таких сборищах петербургской богемы Матвей всегда приковывает заинтересованные взгляды и собирает вокруг себя поклонников своей молодости, красоты и таланта. Но такие выходы ему совсем не милы, появляется он на них редко, только по острой необходимости, а так его часто можно встретить в «Центральной станции», в «Танцплощадке» и в «Мозаике».